Мэйхью оказался скрупулезным, даже педантичным ученым мужем. Увлечение увлечением (легенда о Рыболовах из Ниоткуда продолжала занимать его разум), но его исследовательская подготовка и эрудиция поистине поражали. Он снабдил меня отрывочными сведениями о Голгороте и связанном с ним мифе, и мы долго обсуждали, какие сведения об историческом прошлом величественных руин можно считать достоверными. Португальцы обнаружили их около 1550 года, однако путешественники добрались до развалин лишь в 1868 году.
— Насколько я знаю, на камнях так и не обнаружили ни единой надписи, — пробормотал я.
Сухое, более подходящее аскету лицо Мэйхью оставалось серьезным и встревоженным.
— Да, и это-то и кажется мне странным! Раса, способная возвести стену в пятнадцать футов толщиной и восемьсот длиной, к тому же правильной эллиптической формы, наверняка обладала письменностью! Иначе как бы они производили необходимые для строительства математические расчеты? — несколько растерянно покивал он в ответ.
— А предметы? Удалось обнаружить хоть какие-то артефакты? — поинтересовался я.
— Только эти, — мрачно проговорил он и протянул мне деревянный поднос.
На нем лежали несколько мелких предметов странной формы из обожженной глины и камня. В них угадывался облик птицы — однако небывалой породы, настолько необычной, что я впал в замешательство. Что-то в них казалось неправильным, уродливым, даже… да, да, именно! — до чудовищности отвратительным. Я невольно вздрогнул от омерзения и несмело спросил:
— А вам известно их назначение?
Некоторое время он молча созерцал разложенные на подносе мелкие фигурки, внимательно изучая их сквозь стекла очков — пенсне Мэйхью никогда не снимал, и оно вечно болталось у него на шее на широкой ленте черного шелка. Слава об этом пенсне шла широко и повсюду — Мэйхью относился к нему со странным трепетом, — и я узнал об этом чудачестве задолго до того, как присоединился к экспедиции.
Затем он поднял глаза и посмотрел на меня.
— Возможно, это и есть Рыболовы из Ниоткуда, — проговорил он, понизив голос до хриплого, едва слышного шепота. — А возможно, это даже не они, а их великий Господин. Голгорот…
Необычное и неприятное сочетание горловых звуков этого имени заставило меня сморщиться — и в голове мелькнула непрошеная мысль: зря он это сказал вслух. Не надо произносить это имя — и уж тем более произносить его здесь, среди возведенных в незапамятные времена стен Зимбабве…
Не буду утомлять вас подробностями наших утомительных работ по расчистке места раскопок — они продлились несколько недель. Сначала мы исследовали «башни без вершин»: они оказались лишены какой бы то ни было выраженной внутренней архитектуры — в полых подобно каминным трубам стенах попадались лишь идущие через равные интервалы выступы. Мне они почему-то напомнили шестки в птичнике, или жердочки в птичьей клетке, однако я воздержался от каких бы то ни было предположений, предоставив Профессору право первому высказаться по поводу загадочного феномена.
Через месяц мне пришлось отправиться вверх по течению за грузом съестных припасов. Поручение пришлось мне по душе — я был рад избавиться от трудов на раскопе: мы как раз приступили к работам на Равнине Мегалитов. Странное это было место, должен я сказать: пространное, абсолютно ровное поле, по которому тянулись ровные ряды огромных, хорошо обтесанных каменных блоков. Эти исполинские прямоугольники напоминали мне алтари друидов — хотя кому могло бы понадобиться устанавливать на африканском плоскогорье сотни жертвенников. Тем не менее дата начала работ неумолимо приближалась, и мне стали сниться кошмары, в которых на алтарях извивались в муке обнаженные тела чернокожих жертв, прикованных к камням в ожидании… чего? Среди камней плясали, выводя жуткие напевы, шаманы в птичьих масках, а на все это глядела сверху луна, подобная воспаленному злому глазу, который то и дело заволакивался полосами тянущегося дыма — на равнине жгли бесчисленные костры…
Ужасные, ужасные сновидения посещали меня в те дни…
Поднявшись вверх по течению реки, я счастливо и без приключений достиг торговой фактории и пробыл там достаточно долгое время, чтобы дать работам на Равнине Мегалитов завершиться — я не был настроен возвращаться до их окончания. Меня принимал местный торговец, бур по происхождению, и он подробно расспрашивал меня о работе, время от времени кидая в мою сторону странные, косые взгляды — словно хотел, но все не решался задать мне пару самых важных вопросов.
— А вам не приходилось слышать о Великих Древних? — наконец собрался с духом и выпалил он во время одной такой беседы — его мужество наверняка подогрели изрядные дозы выпитого нами рома.
Я отрицательно покачал головой:
— Да нет, ни разу не слышал о таких. А что, это какая-то местная легенда?
— Ну… да… хотя… Боже ты мой! — не выдержал мой собеседник. — Местная, не местная — какая разница, тут вообще непонятно, из какого мира эта легенда, а вы — местная…
Ответ его впечатлил меня до крайности, однако расспросить доброго малого подробнее не вышло: бур резко сменил тему беседы и принялся непристойно и многословно распространяться о достоинствах местных женщин. На следующий день я сел в лодку и отправился вниз по реке с грузом припасов.
Оказалось, я зря терял время в беседах с хозяином фактории в Ушонге — раскопки на Равнине Мегалитов уже завершились некоторое время назад, но никаких серьезных находок не дали — только уже знакомые нам россыпи мелких птичьих фигурок из камня. Поэтому Мэйхью обратил весь свой исследовательский пыл на монумент, названный «Акрополь», и там, в раскопе, уходившем под основание центрального и самого большого камня, и сделано было самое важное открытие нашей экспедиции.
Профессор продемонстрировал мне находку в дрожащем свете шипящей на разные голоса керосиновой лампы: трясущимися руками он развернул тряпицу, в которой лежал предмет странной формы. Я долго смотрел на него — моей душой полностью овладели благоговейный страх и удивление… о да, таких чувств мне не приходилось испытывать с того самого вечера, когда я впервые увидел циклопические стены Зимбабве… И, кстати, холодок предчувствия снова прошелся у меня по спине — что-то недоброе поджидало нас среди древних развалин, и я наверняка догадывался об этом.
Черный Камень
Он представлял собой десятигранник — десять сторон на вид очень твердого, почти прозрачного черного камня поблескивали в свете лампы. Я затруднился бы сказать, что это за минерал. Однако, судя по тому, как он оттягивал ладонь, это вполне мог быть слиток какого-то металла…
— Метеоритное железо, — прошептал Мэйхью.
Глаза его лихорадочно блестели, стекла пенсне ловили мерцающие блики света — оно съехало и криво сидело на носу Профессора, но тот ничего не замечал.
— Его иссекли из сердца падшей звезды… И вы только посмотрите на эти надписи!
Я наклонился ниже и пригляделся: каждая из десяти скошенных граней сверкала безукоризненной полировкой, а поверхность покрывали столбцы крохотных букв, точнее, иероглифов — язык был мне не знаком, однако мысль, что нечто подобное уже приходилось видеть, не отпускала. Значки совершенно не походили на египетские иероглифы демотического или иератического письма, более того, они вообще не походили на буквы какого-либо алфавита. Несколько я перерисовал в блокнот, и вы можете теперь их увидеть:
Профессор благоговейно перевернул металлический слиток.
— Обратите внимание на рисунок на этой стороне, — заговорщически прошептал он.
И я увидел странную, грубо намеченную фигуру — профиль чудища, похожего на отвратительную птицу. Тварь таращилась и разевала клюв, усаженный клыками. Изображение внушало столь инстинктивное омерзение, что меня передернуло.
Я посмотрел на Мэйхью, не решаясь задать вопрос.
— Голгорот, — едва слышно выдохнул тот.
